Все документально. Я могу рекомендовать только то, что проверил на себе.
Эпиграф:
“Я все себе иначе представлял!”
Я думал, что это будет весело и легко. Я думал, что буду предлагать режиссерам разные приемы...
На деле оказалось всё не так. Было весело, но вовсе не легко.
Начну с начала. Никогда в детстве я не думал, что стану актером. Никогда в детстве не стремился на сцену. Я скорее даже ее избегал. Терпеть не мог выступать в музыкальной школе на отчетных концертах. Всегда нервничал и путался. Играл на балалайке. Только в школе в 11 классе меня пригласили вести последний звонок. Может тогда все началось?Точно нет. В следующий раз я появился на сцене уже в Станкине. В самодеятельности. Вот там я со сцены уже не вылезал. Потом был театр юного зрителя в городе Ступино, где меня обманули. Далее был уже ГИТИС. Тогда он назывался так: Российская академия театрального искусства ГИТИС. Так, что знания у меня академические. То, что я поступил с первого раза считаю не дальновидностью профессорско-преподавательского состава. Я бы таких не брал. Поступал я сложно. Нигде, кроме ГИТИСа дальше предварительного прослушивания не проходил. Раскусывали шельму на раз. Но все же я был пытлив и страстен, поэтому взял в привычку после каждого отказа дожидаться конца показа и спрашивать педагогов почему не взяли. Театральные педагоги люди деликатные поэтому всегда говорили гадости. Помню в щепкинском театральном училище при Малом театре на мой вопрос, что во мне не так, мастер осмотрел меня как сушеную воблу без хвоста и произнес: "Молодой человек, я вам вообще не рекомендую стучаться в эти двери".
До этого он просил кого-то из абитуриентов показать зубы. Я понял, что не подхожу этой конюшне. И слава богу. Но об этом я узнал много позже.
В ГИТИСе про зубы не было ни слова. Просили показать лоб. Я показал и был принят на бюджет. Сейчас не буду вас утомлять, напишу позже как. При поступлении было много памятного.
Итак, я студент актёрского факультета. Мне 22 года и пора влюбляться. Конечно же я сразу влюбился в Настю Задорожную. Это было неизбежно. Шансов на взаимность ровно нуль. Пришлось переключиться на учёбу. Так как меня взяли по ошибке, до второго курса я каждый день боялся исключения. Поговорка: "В ГИТИС трудно поступить, но вылететь из него невозможно", почему-то не работала на нашем курсе. После первого семестра отчислили троих, после второго ещё троих. А само актёрское мастерство превратилось для меня в ад! Вы были в аду? За мной товарищи, я приоткрою вам дверцу!
Его звали Давид Григорьевич Ливнев. Очень точная фамилия. Он не просто освежил мое восприятие профессии он перевернул мое понимание мира актёрской игры. Ничего сложнее первого семестра первого курса у меня в актерской жизни не было. Предытюдные упражнения и этюды меня доканали. Я ничего не понимал. Даже не так. Мозгами я вроде понимал, но не мог реализовать на сцене. Это болезненно задевало мое самолюбие. Я же считал себя готовым артистом. Я и был готовым самодеятельным артистом. Как же так? Я же играл в Ступинском театре главные роли. А в Станкине я вообще считал себя звездой, за что и пострадал. Оказалось, что профессиональное актёрское мастерство отличается от любительства как парик у бабушки от кудрей моей младшей дочери.
Самодеятельность это талантливое кривляние. Этим я владел в совершенстве. И до сих пор владею. Русская же школа актёрского мастерства предполагает подлинное проживание жизни героя. Это сначала невозможно понять, а потом чудовищно сложно осуществить. Ну как можно понять главный актерский лозунг, что самое трудное на сцене научиться ничего не играть. Как можно понять слова Станиславского, что на сцене главное это жизнь человеческого духа и вера в предлагаемые обстоятельства.
Словом, мне пришлось учиться существовать на сцене заново. Учиться дышать, ходить, сидеть думать. Все это давалось большой кровью.
Совсем забыл сказать. Сначала, я как и любой нормальный человек круто сопротивлялся системе Станиславского. Яростно. Отвергал. Потому, что не получались элементарные вещи. Мои коллеги делали предытюдные упражнения легко, а у меня не выходило. Например я так и не смог верно сделать упражнение "прийти, чтобы уйти". А вот "прийти, чтобы остаться вышло". Все равно жить не хотелось. Показываться на хотелось. Сидел до конца. Этюда на экзамен не было. Спас Давид Григорьевич Ливнев. Придумал мне этюд, видя как я беспомощен. Он сказал, "Тебе надо определиться либо ты подчиняешься и все делаешь по школе, либо иди и делай свой театр. Оба варианта допустимы".Я раскинул мозгами и пришел к логическому заключению, что действительно странно поступить в ГИТИС для того, чтобы сопротивляться обучению. Преодолеть себя! Доверюсь, подумал я и стал круто работать. Приходил после института домой, полчаса на сон, затем заваривал крепкий чай и уже до ночи разрабатывал обстоятельства. Мне удобнее было обстоятельства этюда, чтобы присвоить, записывать от руки. Несколько тетрадей исписал. Трудно было фантазировать без фиксации. Так, я научился писать. До некоторой степени, конечно. Несмотря на все старания этюд все равно не получался. Тогда Давид Григорьевич сказал:"Юра, а ты всё делаешь точно по технологии как я прошу или что-то упускаешь?
Конечно, не все. Признался я.
- А как же ты хочешь успеха? Это невозможно.
Я начал делать всё. Скрупулезно. Все технологические этапы. Без пропусков. И, о чудо! За две недели до экзамена получилось. Радости не было никакой. Одни нервы. Показать хорошо этюд недостаточно. Его надо повторить. И повторить точно. Со всеми мыслями, этапами, обстоятельствами и черти чем еще. Это особая технология. Но так как деваться мне было некуда, позади Москва, я пер как танк. Случилось невообразимое. Мой этюд попал в показ на кафедру. Как-то после первого семестра я окреп. Не выгнали, подумал я, значит шансы есть. Второй семестр помог мне понять, что я могу быть либо ремесленником либо художником и надо бы определиться. Вот как это было. На экзамен по сценической речи надо было подготовить любой прозаический текст. Педагог предложил несколько вариантов, я выбрал про собачку, сороку и косточку. Несложный рассказ. Подготовил его и предъявил на экзамене. После был разбор полетов с руководителями курса и наш худ. рук сказал: "Вот Мартынычев, взрослый вроде бы человек, из подмосковья, сам поступил сложно, а на экзамен по сценической речи выносит какую-то фигню. Неужели тебе Юра интересно брать, как предметы исследования собачку, косточку и сороку. Ведь ты уже взрослый. Что-то пережил. Надо брать серьезные вещи, личные, а не собачек!"
Я сильно задумался о своем пути в искусстве и больше таких ошибок не допускал. Теперь на все зачеты и экзамены по сценической речи я выносил только то, что трогает меня беспредельно. Начал я с Михаила Арцыбашева, потом была очень успешная работа с Бродский, а на итоговом экзамене я представил "Москву - Петушки". Мне уже разрешали хулиганить за прошлые успехи.